Бобков Филипп Денисович – бывший первый заместитель председателя КГБ СССР, генерал армии. Родился 1 декабря 1925 года в селе Червона Каменка, Украина. В 1969–1991 гг. начальник 5-го управления КГБ СССР, ответственного за контрразведывательную работу по борьбе с идеологическими диверсиями. В 1992–2000 гг.
руководил аналитическим отделом группы «Мост» В. Гусинского и был его советником. Доброволец Великой Отечественной войны.– Советский Союз мог сохраниться?
– Мог, если бы к власти в 1985 году пришел не Горбачев, а Григорий Романов. Горбачев, кстати, Романова сразу же выбросил из политбюро на пенсию, как только стал генсеком. Романов был очень порядочным, принципиальным и твердым человеком. Юрий Владимирович Андропов, когда пришел к власти, сразу же привлек в Москву Романова. Это я к тому, что многие сегодня утверждают, что Андропов ставил на Горбачева. Андропов Романову отдал все кадры, все… Но Романов не победил Горбачева в 1985-м, потому что, к сожалению, у нас во власти оказались люди, которые предпочли поддержать Горбачева: Громыко, Лигачев… Громыко, к примеру, исходил из того, что он при генсеке Горбачеве получит более высокий пост – и получил его. Лукьянов тоже с какими-то целями активно поддерживал Горбачева. Почему они поставили на Горбачева, а не на Романова, я сказать не могу… В то время мы в КГБ ничего сделать не смогли.
А непосредственно страну разрушили, конечно, диссиденты. Вся эта публика, которая разрушала наше государство, группировалась именно в среде диссидентов. Сейчас их, конечно, отбросили от власти, но тогда развалом государства, подрывом его основ занимались, прежде всего, диссиденты. Возьмите последние съезды, которые были при Горбачеве… Горбачев есть Горбачев, Шеварднадзе, Яковлев… Но кто были под ними? Попов в Москве, Собчак в Питере – это же люди, которые активно работали на развал государства. Можно, конечно, еще долго называть и перечислять разные имена.
– КГБ упрекают в том, что, увлекшись диссидентами, он не занимался национальными проблемами, которые вскоре стали детонатором взрыва СССР.
– Национализм на местах, о котором вы говорите, появился все-таки чуть позже. Национализм поднял Ельцин: когда начался распад СССР, он рванул Россию, а что оставалось делать республикам? Ельцин ведь, придя к власти, не очень активно дружил с соседями. Возьмите Алиева, который вел очень серьезную работу, чтобы тогда не возник разрыв с Россией… Ельцин его отбросил, и Алиев пошел в турецкую сторону. Вот возьмите сегодняшний Казахстан: Назарбаев, пожалуй, на сегодня единственный из руководителей стран СНГ, который думает – а было бы хорошо, если бы остался Советский Союз. Вся его политика, вся его линия такая. Есть еще момент… Почему, когда разваливался Советский Союз, никто не выступал против Беловежской Пущи? У власти еще был Горбачев, можно перечислять много имен министров, которые еще были при должностях, но ведь никто из них не пошел бороться с решениями Беловежской пущи. Почему? Я считаю, потому, что эти люди к этому времени уже имели свои предприятия, банки, заводы… и если бы они вдруг пошли против Беловежья, им тогда пришлось бы возвращать назад эту собственность. Поэтому никто из них и не стал заниматься борьбой с Ельциным, а занимались они в основном тем, чтобы себе еще побольше отхватить. Вот так все и развалилось. А кстати, команда Ельцина, которая ехала в Беловежскую пущу, специально имела самолет, чтобы в случае, если кто-то вдруг поднимет шум по поводу их соглашения, сразу же быстро из страны улететь. Спастись то есть! Но никто ничего не поднял! Да, круг потенциальных разрушителей Советского Союза КГБ был всегда известен, но трогать их тогда было нельзя, потому что в государстве уже не было той власти, которая хотела бы удержать страну от распада. Тронь тогда КГБ хоть кого-то из них, начался бы такой крик!.. А КГБ, прежде всего, ведь был подчинен ЦК. А ЦК, как я уже сказал, ничего не предпринимал в этом направлении.
– КГБ предупреждал Горбачева о возможных последствиях его политики?
– Говорили неоднократно. У меня был один случай… Когда была создана Российская коммунистическая партия, Полозков как-то собрал большую аудиторию на базе партийной школы ЦК КПСС. Были секретари райкомов, горкомов с мест, тысячи полторы, наверное, полный зал. Пришлось выступить и мне, поскольку меня туда тоже пригласили. В своем выступлении я позволил себе две реплики. Бросил фразу: «Это все, конечно, хорошо, что вы создали Российскую компартию, я вас поздравляю, но имейте в виду, что тем самым вы сделали первый шаг к ликвидации коммунистической партии вообще». В зале возник шорох, хотя в целом реакция была более-менее мирной. А вот реакция на мою вторую реплику была менее спокойной. Я сказал: «Вот вы, секретари Российской компартии, сейчас приступаете к работе, так имейте в виду, что мы с вами уже подошли к стадии развала нашего государства, и если вы не будете в своей работе заниматься сохранением государства, мы распадемся в ближайшее же время». Поднялся большой шум в зале, но меня, правда, не прогнали. Приезжаю после выступления к себе на работу. Передают, что просил позвонить Горбачев. Звоню. Горбачев мне говорит: «Ты сейчас выступал перед секретарями…» Я перебиваю: «Михаил Сергеевич, понимаю, что вы мне хотите сказать, но прошу учесть, что я говорил свое личное мнение, а не мнение КГБ». – «Все равно, зачем тебе это надо было говорить? Лучше не надо!» Вот вам, пожалуйста… Он меня не ругал, не угрожал, но почувствовалось, что Горбачев сильно занервничал. Так в ЦК относились к тому, что страна разваливается.
Страна не распалась бы, если бы подольше пожил Андропов. Об Андропове можно говорить много, но, к сожалению… к сожалению, жизнь ему не помогла (огорченно). Он многое делал, при нем начиналось много интересного, но… рано ушел. Кстати, имя Андропова официально было упомянуто при Горбачеве только в момент его избрания на пост генсека, а уже на следующем пленуме он об Андропове ничего не сказал. Я помню, тогда спрашиваю Чебрикова: «Что такое? Почему никто даже не упоминает имени Андропова?» Чебриков отвечает: «Горбачев всех предупредил, что имя Андропова больше упоминать не надо». Вот так все и было. Многие люди на местах тяжело переживали эти времена. Многие активно им противостояли: на Украине держался Щербицкий… Но все это уже в прошлом, ничего теперь восстановить нельзя.
Да и ГКЧП, как такового, не было. Горбачев был в курсе того, что делалось. Вышло бы ГКЧП – Горбачев поднялся бы на волну… Я в тот момент работал уже в Министерстве обороны и ничего толком не знал. Приезжаю утром на работу, а маршал Соколов просит: «Может быть, ты узнаешь, что там на самом деле происходит?» Я отвечаю: «А что я могу узнать? Вон, напротив вас сидит Язов, ему и позвоните». – «Он телефонную трубку не берет». Ну, тогда позвонил я в КГБ. Один мне стал рассказывать совершенно пустые вещи, а другой говорит: «Я сейчас был у Крючкова, мне там было сказано, что сейчас надо заниматься уборкой урожая…» В этот день, 19 августа 1991 года! Так что никто ничего не делал. Лукьянов сразу после ГКЧП дал интервью Караулову, где в дым разнес ГКЧП, так самого Лукьянова на следующий день арестовали!
– Под вашим непосредственным кураторством находилась ведь и творческая интеллигенция Советского Союза. Какие имена: Рыбаков, Евтушенко, Вознесенский, Солженицын, Любимов… Не сложно вам с ними было управляться, Филипп Денисович?
– Вот вы говорите, сложно с интеллигенцией… Интеллигенция всегда одинаковая. Кто в 1993 году подписывал письмо в поддержку того, чтобы Ельцин стрелял по Белому дому? Это письмо ведь было опубликовано! 42 представителя интеллигенции его подписали. Причем одним из первых его подписал бывший главный редактор «Юности» Дементьев. Но Рыбаков это письмо подписывать не стал, Евтушенко не стал. Евтушенко, кстати, всегда при Советской власти жил припеваючи, но ее же и критиковал. Если взять Евтушенко и Вознесенского, то Вознесенский тоже всегда жил неплохо, но никуда ведь не лез и не лезет, жил спокойно, в сравнении с Евтушенко. А Евтушенко, к сожалению, был разный человек на разных этапах своей жизни.
Рыбакова я очень хорошо знал, в свое время мы с ним жили в одном подъезде, в доме, где гостиница «Украина»… Менялись люди, очень менялись (задумчиво)… Какой Рыбаков писатель? Сталинскую премию он получил за роман «Водители», который сегодня никто не знает. А «Дети Арбата» были написаны Рыбаковым еще во времена Хрущева. Я их прочел года за два до того, как роман вышел. О нем можно говорить всякое, но то, что там много вранья, – это факт. Просто вранья! Я взял «Детей Арбата» и сходил с ними к Александру Яковлеву, он уже был заведующим отделом ЦК. У нас, кстати, с Яковлевым были еще до его отъезда в Канаду более-менее нормальные отношения. А тогда мы с ним посидели, я рассказал об этой книге – Яковлев о ней еще ничего не слышал, сказал: «А стоит ли сейчас такого рода книгу публиковать?» И оставил рукопись. И тут же дал команду издать ее тиражом в полтора миллиона экземпляров.
Бывал я, конечно, и в Театре на Таганке, у нас с Любимовым были хорошие отношения, но были и проблемы. Я хорошо помню его отъезд на Запад и возвращение оттуда. Ко мне стали обращаться с просьбой помочь ему вернуться в СССР – все инстанции были не против, требовалось лишь мое согласие. Я сказал тогда Губенко: «Пожалуйста, пусть возвращается, но имей в виду, что, когда Любимов вернется, ты первым из театра вылетишь». Так и произошло, хотя никто тогда мне не поверил. Кстати, мы с Любимовым не рвали отношений, а советского гражданства его лишили не потому, что он выехал на Запад, а потому, что, выехав туда, он подписал документ против СССР. «Интернационал сопротивления» – так он, кажется, назывался. До этого Любимова никто не трогал. Этот документ подписывал и Зиновьев.
Солженицын своеобразный человек, конечно. Когда он только-только появился со своим «Одним днем», его очень сильно поддерживал Хрущев, боровшийся в то время с культом Сталина. Вот говорят: Солженицын воевал! Хорошо же он воевал – я не знаю ни одного человека на войне, быть может, за исключением самого высокого командования, к которому бы приехала жена и жила с ним на фронте. Не знаю, почему это было позволено Солженицыну, видимо, была у него какая-то особая работа. Или взять его антисоветские письма, из-за которых его посадили. Возникает вопрос: если он прекрасно понимал, что почту читают, зачем он писал эти письма? Мне один мой товарищ сказал, что Солженицын писал эти письма специально, чтобы его арестовали, потому что на фронте труднее, чем в лагере. Тем более, что большую часть в заключении он жил – слава Богу! А какой Солженицын писатель? Ну, «Один день Ивана Денисовича» – это ладно, «Матренин двор» – ничего, а дальше что? «Архипелаг» – это документальный сборник. «Красное колесо» – читать невозможно. КГБ настаивало на отъезде Солженицына, хотя были разные мнения на этот счет.
– Кстати, бытует мнение, что, высылая неугодных государству людей за границу, КГБ больше вредил себе: мол, там диссиденты начинали бесконтрольную критику Советской власти в полный голос, в то время как здесь делать это активно все же остерегались.
– Нет, Солженицын, к примеру, там вреден не был. После отъезда, может быть, первые полгода он был в центре внимания Запада, а потом его не стало. Никто его больше там не слушал и не слышал. А вот если бы Солженицына арестовали – а было за что, – то мы бы с ним имели больше издержек. А так он уехал, через полгода его перекрыли, и он в той мере, в которой был интересен в СССР, никому на Западе уже интересен не был. И Нобелевскую премию Солженицыну дали, чтобы его раскрутить. Единственный из отечественных писателей, кто получил Нобелевскую премию действительно за литературный талант – это Шолохов. Бродский получил за эмиграцию, Пастернак в связи со всей этой историей… Вот как они дают эти премии. И сегодня, кстати, тоже.
Я довольно много общался с интеллигенцией той поры. Не сказал бы, что у нас были какие-то трудности – нормально общались. Позже, одно время, в самом начале демократии, некоторые описывали эти беседы, как какие-то ужасы, но потом примолкли. Я, в свою очередь, тоже в 1995 году написал книгу «КГБ и власть» – слишком много тогда несправедливого говорили о чекистах.
Я и сейчас иногда встречаюсь с теми или иными представителями творческой интеллигенции – все в порядке, никто не обижается. И не боится – чего им меня бояться? О моей книге мне плохо никто не говорил – тот, кто думает плохо, ведь этого не скажет. Но, в общем, читали, как-то отзывались… Меня часто упрекают, что я не пишу то, что мог бы написать: о людях, о положении в КГБ – многие этого очень хотят, но я этого не делал и делать не буду.
– Почему с массовыми репрессиями прежде всего ассоциируются аббревиатуры НКВД и КГБ, а не ВКП(б) и КПСС?
– Да, массовые репрессии 1930-х годов почему-то принято связывать с НКВД, а не с ЦК партии, где, собственно, и принимались все решения, которые НКВД обязан был выполнять. Я по этому поводу могу рассказать вам одну историю. Обращается ко мне в конце 1980-х один известный режиссер – не буду называть фамилию, – снявший прекрасные фильмы: «Помогите мне, пожалуйста, Филипп Денисович, я хочу снять фильм о репрессиях». Я говорю: «Помочь я тебе не могу, тебе надо идти в ЦК и там брать необходимые материалы, но зато могу кое-что посоветовать… Твой папа, который сейчас работает в ЦК КПСС, в 1930-е годы был секретарем областного комитета ВКП(б). Прежде, чем делать фильм, поговори со своим папой». Через пару месяцев мы с этим режиссером случайно встречаемся, и он говорит: «Слушайте, я этот фильм снимать не буду!» Я: «Почему?» Он: «Поговорил, как вы и советовали, с отцом». Дело в том, что репрессиями в той области руководил именно его отец, партийный секретарь. Так фильм и не получился. Именно партийные работники руководили на местах репрессиями.
Я считаю, что Сталина все-таки «подгоняют» к репрессиям. Возьмите массовые репрессии 1937 года. Да, Сталин в них участвовал, но никто почему-то не вспоминает истинной причины размаха этих репрессий. В то время Сталин готовил новую Конституцию СССР и поставил вопрос о том, что в новой Конституции должна быть фраза: «Власть принадлежит Советам, в том числе и на местах». Советы должны были заниматься хозяйственными делами, то есть иметь реальную власть, а партия должна была заниматься с населением только идеологией. И когда Сталин вынес это предложение на пленум ЦК ВКП(б), пленум этого предложения не принял. Через год Сталин вынес это предложение на пленум вновь – пленум не принял. Сталин собирался выносить это предложение в третий раз непосредственно в то время, когда принималась новая Конституция, но Молотов, Орджоникидзе и Калинин уговорили его этого не делать: «Все равно не примут!» А не принимали потому, что партийные секретари на местах прекрасно понимали, что при выборной системе в Советы они могут и не победить. И вот когда была принята Конституция, начались массовые репрессии: партийные секретари на местах начали смотреть, кто будет им конкурентом в случае, если сталинская идея о власти Советов все-таки будет официально утверждена, и убирали этих конкурентов. В 1938 году эта ситуация стала понятна Сталину, поэтому он и убрал Ежова с должности руководителя НКВД. Почему же сегодня эту историю возникновения массовых репрессий сбрасывают со счетов?
– Правда ли, что уже в Советском Союзе были западные агенты влияния?
– На протяжении всего послевоенного времени сначала Великобритания, а потом и Америка очень активно работали над развалом Советского Союза. Многое делалось в поисках и «подкармливании» людей на нашей территории; трудно говорить об агентах влияния, но то, что такого рода людей «подкармливали» не только в 1980-е, но и, пожалуй, начали в 1970-е годы, это точно. А все демократические группировки конца 1980-х – начала 1990-х годов активно работали с Западом.
– Правда ли, что, когда Крючков доложил Горбачеву, что Александр Яковлев связан со спецслужбами Запада, Горбачев не дал этому делу ход?
– Это сложный вопрос, говорить о Крючкове. Крючков в свое время был очень близок с Яковлевым. Очень близок. Это было еще до прихода его на пост председателя КГБ, когда он работал в разведке. Потом у них наступил распад, он был объясним: Крючков занимал одну политическую позицию, Яковлев другую…
Яковлев, конечно, своеобразная личность. Я с ним был хорошо знаком, когда он до отъезда в Канаду работал в ЦК, исполнял обязанности заведующего отделом пропаганды. Мне приходилось с его отделом решать кое-какие вопросы, и, должен сказать, я с Яковлевым всегда находил общий язык. И даже когда он уехал послом в Канаду, приезжая, он заходил к нам и никаких политических отклонений у него не было. А вот когда он уже пошел по верхам, то сразу стал другим человеком. Это было удивительно. Люди менялись, и странно менялись…
– Правда ли, что вы, как никто сегодня, знаете все обо всех?
– Я не склонен говорить о людях. Меня многие подталкивают, говорят: «Напиши о том, об этом…» Максимов, писатель-эмигрант, издававший в Париже журнал «Континент» за счет американцев, вернулся в Россию. Я не хотел с ним встречаться, но меня буквально столкнули с ним – инициатором была газета «Завтра». Сидим, разговариваем, и тут он мне делает предложение: «У вас же была агентура в КГБ, может быть, стоит раскрыть некоторых агентов, среди которых есть люди, занимающие ныне высокие посты». Я ответил: «Этого от меня вы никогда не дождетесь!» И добавляю: «Вот вы уехали на Запад, издавали «Континент», а до этого ведь были знакомы с нами…» Он действительно был с нами знаком, агентом не был, но мы его знали, он тогда работал в журнале у Кочетова. Я продолжаю: «Вы же уехали из страны читать лекции на Западе, а не просились эмигрировать, мы вас отпустили, а вы сразу же начали критиковать СССР в своем «Континенте»? А теперь просите кого-то разоблачить… Давайте лучше напишем о членах редколлегии «Континента»?» После этого он от меня сразу отстал.
Москва, апрель 2010 г.
Свежие комментарии